Зека Чирок, примостившись на корточках у ног Фрола, в несколько тяг высмолил кривобокую самокрутку, придирчиво осмотрел бычок и бережно сунул его в карман. Оглянувшись на мордатого вертухая, он поделился хохмой:
– Говорят, Сталин просто чашку с чаем на карту поставил, а эти балбесы побоялись переспрашивать. Так и строят по желтому следу.
Фрол окинул взглядом плавную дугу канала и угрюмо спросил:
– Тебя за эту шутку и посадили?
– За анекдоты только в анекдотах сажают, а меня ни за что закрыли. Соседу-чекисту моя жена приглянулась.
– Мели, мели. Язык-то без костей.
– Хватит рассиживаться, солнце еще высоко,– лениво окрикнул их толстомордый Кузьма, сделав вялое движение винтовкой.
Чирок подскочил, вцепился в тачку и шустро покатил ее по деревянному настилу. Вздохнув, Фрол в который уже раз перевязал веревкой просящий каши нос правого сапога и вгрызся в землю.
Через пять минут под лопатой что-то тихонько звякнуло. Фрол стал на колени и бережно откопал металлический предмет. Против ожидания, это оказался не привет гражданской войны, а небольшой медный кувшин с ручкой и носиком. Оглянувшись, он засунул сосуд под одежду. Благо роба была не по размеру большой, удачно перетянутой веревкой.
Работать и не выдать себя, было тяжело. Фролу приходилось постоянно сутулиться и следить, чтобы охранник был сбоку или сзади. Древняя вещь мерно перекатывалась под одеждой.
Наконец длинный летний день подошел к концу. Сигнал к завершению работ подали уже в сумерках. Измотанный люд потянулся к навесам.
В закатном полумраке все столпились у раздачи. Воспользовавшись моментом, Фрол достал находку. Окисленные бока вяло сверкнули желтым. Заинтересованный, он потер светлое пятно рукавом.
Внезапно, из горлышка повалил белый дым. Собравшись в клубы, он опустился вниз и, уплотнившись, сбился в призрачную фигуру. Та постепенно утратила прозрачность, налилась красками. Через минуту перед заключенным стоял щуплый старик с длинной бородой.
– Джинн? – хрипло спросил Фрол.
– Ага, значит, объяснять, что от тебя требуется, не нужно, – удовлетворенно констатировал старик.
– Хочу, чтобы… – в предвкушении закатил глаза новый хозяин волшебной лампы.
– Тпру, попридержи коней. Это не так работает. Закрой глаза, расслабься и перебери в уме все свои желания. Я выберу самые сокровенные три и исполню.
Джинн сделал паузу и добавил:
– Только учти, я специалист по сбыточным желаниям. Царя-батюшку я тебе не верну, как ни проси. И приговор суда не отменю. А вот дворец построить или мешок золота притащить – это запросто.
Фрол сомкнул веки. Перед глазами пронеслась вся его короткая жизнь. Зажиточные отец с мамкой, дородная соседка Ганка, кровь с молоком, босота Сенька, слывший лучшим другом, а с созданием колхоза начавший воротить нос. Господи, как несправедливо все устроено: пустой оговор, и самый работящий парень села месит грязь на каторге, а лоботрясы едят от пуза, скалят зубы по клубам, поют марши про враждебные вихри.
Ладно, а что пожелать? Счастья, добра, правды, справедливости? Но правда-то у всех разная. Да и справедливость штука относительная. Кто знает, что вкладывает в это понятие древний дух?
Вихрь мыслей, образов, желаний закружился в голове. Свой дом с огородом, фруктовый сад, сундук добра всякого, Ганка в исподнем. А еще нестерпимо хотелось есть. Голод путал мысли, сбивал с толку, вопил басом в черепной коробке. Натруженное за день тело гудело. Но Фрол понимал, что тратить волшебные силы на еду глупо и, жмурясь изо всех сил, старался вспомнить и представить самое важно, значимое, вечное.
Наконец обессиленный подкулачник открыл глаза.
Воздух дрогнул, заколыхался, сгустился в марево. Прямая как струна жила Беломорканала тянулась через вечернюю мглу к горизонту. Ноги Фрола мягко обхватывали новые яловые сапоги. Сенька, два года безответно вздыхавший по Ганне и оговоривший друга из ревности, внезапно окосел и стал заикаться.
Где-то высоко над ним двое сидели на облаке и смотрели вниз.
– Что и требовалось доказать, – неприятным басом сказал один. – Ни ума, ни фантазии. Тупиковая ветвь. Пора закрывать лавочку.
– Он просто согласен с происходящим, видит в нем смысл и не хочет ничего менять, – возразил второй, поправив белые одежды.
– Смысл в рабском труде до полусмерти, жестоком обращении, жидкой баланде?
– В порыве в светлое будущее. В канале, связывающем Белое море с Балтикой. В жертвах ради потомков.
– Что ж он себя хотя бы бригадиром или охранником не сделал?
– Их он от всей души ненавидит и презирает. Он бы скорее экскаватор пожелал, но для этого ему кругозора не хватает. Не слышал он о таком в своей деревне. Именно кругозора, а не фантазии.
– А не убил-то всех этих гадов почему?
– Из гуманизма. Из возвышенного человеческого гуманизма. Видишь, рано еще ставить крест на этой цивилизации.
– Сдается, ты мне опять мозги пудришь. Как с Аладдином. Сделал из этого жучка кладезь всех мыслимых и немыслимых достоинств.
– Хочешь, проведем еще один эксперимент?
– Давай, но на этот раз объект выбираю я.
– Договорились.
Под ногами спешащего в свой барак охранника Кузьмы что-то подозрительно звякнуло…
Строитель