Со сбережением исторического наследия у нас не ладится уже больше века. Это время войн и революций, советской власти, смененной на наших глазах рыночной стихией.
При СССР несоразмерно большое значение придавалось объектам, связанным с судьбами официальных героев той эпохи. Прочее же в угоду мнению атеистических правителей сносилось зачастую без всяких на то оснований. Более всего от такого отношения пострадали храмы, включая один из самых крупных в Сибири Рождественский кафедральный собор. А период разгула грабительского капитализма ознаменовался массовыми распродажами, нанесшими культурно-исторический среде Красноярья столь же серьезный урон. Апофеозом стало уничтожение железнодорожного моста, получившем в 1900 году на Всемирной выставке в Париже золотую медаль (наряду с Эйфелевой башней), а столетием позже включенным в предварительный список объектов всемирного наследия. Что не помешало чиновникам и дельцам распилить его на металлолом.
Но изменения последних месяцев внушают осторожный оптимизм и веру в лучшее будущее исторической среды Красноярска. Первым шагом можно считать принятие беспрецедентной, емкостью более миллиарда рублей, краевой программы сохранения и эффективного использования объектов культурного наследия. Вторым – создание при профильном строительном министерстве специализированного подразделения, которое займется этой проблематикой. И возложение ответственности за эту сферу на одного из самых авторитетных специалистов, человека, которого с полным правом можно считать зачинателем реставрационной деятельности в крае.
О проблемах сбережения культурно-исторической среды, традициях русского зодчества мы беседуем с заместителем руководителя Управления капитального строительства правительства Красноярского края по объектам культурного наследия Вениамином Можайцевым.
– В 1986 году даже понятия о реставрации в нашем городе никто не имел. Наш институт «Коммунпроект» получил задание сделать вестибюль в Покровской церкви, – вспоминает события четвертьвековой давности Вениамин Анатольевич. – Затем был дом Гадалова, где, в частности, из отдельных сохранившихся фрагментов пришлось восстанавливать лепнину. Это, по сути, и были первые проведенные силами красноярцев реставрационные работы.
– А теперь вы, получается, возвращаетесь к истокам?
– Не совсем. Сейчас в мои задачи входит разработка перспективных планов: что реставрировать в первую очередь, что во вторую. Следить за финансированием, ведь без денег ничего не сделаешь. Осуществлять надзор за проведением реставрационных работ. Конкретнее, это функция контроля как проектной документации, так и ее исполнения. После согласования проекта в Главросэкспертизе мы выносим его на тендер, а после того как определится подрядчик, осуществляем технический надзор. Не авторский, а именно технический со стороны заказчика. Что не так, что необходимо исправить А беспорядка здесь хватает.
– К примеру?
– Ну, скажем, когда переносили Преображенскую церковь, на новом месте она стала разрушаться и гнить. По той причине, что при сборке закрыли воздуховоды и нарушили систему вентиляции. А ведь реставрация – это не примитивный капремонт. Это еще и соблюдение старых, проверенных веками технологий, про что исполнители забыли. А у заказчиков, приемщиков работ не хватило знаний, квалификации, чтобы на эти огрехи обратить внимание. В результате же зачастую и вроде бы достаточно опытные реставраторы стали такой ситуацией злоупотреблять.
– Что вы имеете в виду?
– Скажем, я не понимаю утверждения на телевизионную камеру коллег из «Золотого сечения», что проекта реставрации как такового не может быть. Всегда и все начиналось именно с проекта. Его автор представлял свою работу профессиональному сообществу, давал историческую справку по объекту – как, что и почему сделано именно так. После чего составлялся протокол, на основании которого проект корректировался. Лишь потом исправленный документ выносился для обсуждения на краевой общественный совет, в состав которого входили ведущие краеведы, архитекторы, искусствоведы. Численность совета порой достигала полусотни и более человек.
Особо отмечу, что члены совета к памятникам относились очень внимательно, даже болезненно, а на заседаниях всегда присутствовали представители прессы. Далее составлялся большой протокол, на основании которого производилась окончательная корректировка. Затем над проектом работали уже профессиональные реставраторы, которые его либо одобряли, либо отправляли на доработку. В случае если памятник был федерального значения, окончательная защита проекта проводилась в Москве. Такое обсуждение-согласование занимало два, иногда три месяца, притом что сроки, которые отводились на проектирование, были достаточно жесткими.
– Вы считаете, что такую процедуру необходимо восстановить?
– Безусловно. Вопросы, касающиеся облика города, землеотводов и разрешений на строительство в историческом центре, должны решаться максимально гласно и коллегиально. Очень важно, чтобы за всем этим следила общественность. Надо возродить такой совет при губернаторе края, куда могут прийти и высказать свое мнение историки, краеведы, журналисты, все заинтересованные жители.
Отмечу, что в перестроечное время проблема сохранения культурно-исторического наследия напрямую курировалась первыми лицами. Председатель крайисполкома лично еженедельно проводил планерки по этим вопросам, а его заместитель практически каждый день звонил, интересовался, что делаем, какая помощь нужна. Каждый объект был закреплен за отдельным представителем администрации.
– И скандалов тогда по этим вопросам не было. А сейчас один за другим – то неправильный снос, то Архиерейский дом, то особняк Севастьянова.
– Для предотвращения злоупотреблений необходим трехступенчатый контроль со стороны заказчика и трехступенчатый контроль со стороны проектировщика. Все, как было в 80-е: на каждом реставрационном объекте велся журнал, в котором практически ежедневно записывалось все, что там происходило: что выполнено, что надо сделать, какие замечания со стороны архитектора проекта поступили, какие со стороны главного инженера… Не было таких новостей, что люди год не работали, потом взяли деньги, покрасили рамы и посчитали средства освоенными. В советские времена проверки сводились к тому, что все сходилось до сантиметра. Вдобавок в последнее время появилась нехорошая тенденция – платить деньги авансом, что в реставрации абсолютно недопустимо.
– Как-то услышал утверждение, что реставраторы – это как монашеский орден. При достойной плате за свою труд они должны работать не за честь а на совесть!
– Слава богу, что такие люди в нашей профессии еще остались. И первое, что я сделал, когда вступил в должность, – их собрал. Исходя из опыта предыдущей работы, планирую организовать два отдела: проектной документации и реконструкции. Но надо ведь смотреть в будущее – необходима достойная смена. И преемственность – одна из задач, которую нам нужно решать.
– Одна из проблем прошлых лет – это потеря подобной преемственности?
– Да. Оттуда пошло, что структуры стали создаваться под освоение денег, а не для реставрационных целей. Сейчас надо восстанавливать производственную базу, возрождать утраченные профессии. Еще и проблемы с исполнением 94-ФЗ. Вроде бы тендеры объявляются – а по сути, судьбу госзаказа решает некий узкий круг людей. Все в одних руках – сам себе и заказчик, и подрядчик, и приемщик работ. Теперь мы эту бесконтрольность ликвидируем. Кстати, отмечу, что при всем уважении к нашим предпринимателям нашествие застройщиков зачастую не в лучшую сторону изменило лицо Красноярска. А ведь именно на исторических местах, зданиях, памятниках держится туристическая привлекательность любого города.
– Наша газета как раз и защищает интересы строителей. Потому искренне надеемся, что нашу целевую аудиторию вы обижать не будете.
– Я с огромным уважением отношусь к тем, кто вкладывает свои средства, силы, время в город, и надеюсь на понимание и помощь с их стороны. Для всех нас Красноярск – это родина. Очень важно сделать его не только краше, выше, комфортнее, но и сберечь наследие предков. То, что мы должны сохранить, – абсолютно бесценно, это национальное достояние, которое потерявши – ни за что не вернуть.
Строитель